До самого главного праздника страны – Дня Победы – считанные дни. Уже сегодня в местах, где захоронены защитники родины, местные жители проводят субботники, убираются.
Но есть в регионе братские могилы, о которых помнят только старожилы сел и хуторов, есть места, которые могут кануть в лету, если мы с вами не сохраним для потомков память о героях, которые лежат в этой земле. Задача этого общественного телевизионного проекта – создать электронную карту региона, на которой не останется белых пятен.
Мы призываем Вас, наших зрителей, рассказывать о захоронениях, которые находятся на территории вашей малой родины. Мы уже получили десятки звонков и писем от наших зрителей, люди с большой охотой откликнулись на призыв вместе сохранить память о героях, положивших свои головы за нашу землю. Одно из братских захоронений наши корреспонденты увидели в селе Оленьем Дубовского района, еще одно – в селе Озерки Иловлинского района. Даже там, где боев в дни Сталинградской битвы не было, есть могилы советских солдат.
ВИДЕОНа территории нынешнего Старополтавского района не было войны, но ее отголоски эхом отдавались в каждой сельской семье. Полине Григорьевне Донилко скоро исполнится 94 года, и день, когда началась война, она помнит, будто это случилось вчера. 18-летней ее зачислили в состав 47-й отдельной роты спецминирования 62-й армии, и всю Сталинградскую битву она была в эпицентре событий.
Полина Донилко, участница Сталинградской битвы: «Не знаю, как осталась жива. А в самый разгар, когда очень сильно бомбили, нас отвезли на другой берег Волги, но потом нас опять привезли, и так мы в этих землянках и жили, пока немцев не прогнали».
Полина Григорьевна стала свидетельницей пленения Паулюса. Тогда он ей показался худым, высоким и очень подавленным, но вспоминать об этом не хочет, потому что все мысли уже о предстоящем празднике 9 Мая. Как и все жители села Старая Полтавка, в День Победы она пойдет к обелиску, который возвели в память о погибших земляках. Из 307 полтавчан не вернулись 295, многие пропали без вести. Их поиски не прекращаются, поэтому на последней плите всегда остается место для будущих фамилий.
Иван Штаймнец, глава Старополтавского сельского поселения: «Мы ведем эту работу и будем дальше продолжать, пока не найдем последнего солдата, нашего земляка, и увековечим на наших плитах».
Галина Суханова, директор центра социальной защиты населения п. Старая Полтавка Старополтавского района: «Группы такие работают в разных селах: и в Валуевке, и в Харьковке, и у нас в Старой Полтавке. Это замечательно, что память о людях жива. И пока мы помним, значит, история наша жива».
Вот уже много лет 2 февраля и 9 мая самые достойные учащиеся школы Старой Полтавки стоят в почетном карауле.
Иван Штаймнец, глава Старополтавского сельского поселения: «Они действительно с пониманием это делают. Когда стоит здесь Вахта Памяти, здесь чувствуется, что и умом, и душой понимают, где они находятся и что они делают. Действительно в основном мы делаем, чтобы была преемственность, и молодое поколение знало историю свою и уважение к поколению, которое защитило Родину».
2 октября 1942 года – один из самых страшных дней в истории села Гмелинка. Железнодорожная станция подверглась бомбардировке вражескими самолетами. В этот день на ней находилось несколько эшелонов с боеприпасами, солдатами, отправляющимися на фронт, и ранеными. Погибло много военных и мирных граждан.
Михаил Бутенин, глава Гмелинского сельского поселения Старополтавского района: «14 человек было захоронено в этой братской могиле. 68 человек были захоронены на сельском кладбище, но это не только те, которые погибли, но и раненные бойцы, которые умирали в госпитале, а госпиталь находился в здании школы».
В День Победы сотни сельчан встанут в строй «Бессмертного полка». Портрет своего прадеда гордо поднимет и Юрий Бражник. Его прадед, участник Сталинградской битвы, был артиллеристом.
Юрий Бражник, житель с. Гмелинка Старополтавского района: «Мой прадед Бражник Алексей Карпович – тоже участник войны, и прошел всю войну. Харьковка и Гмелинка были прифронтовыми зонами, но он также был здесь на «Катюше».
Район ежедневно принимал в госпиталях раненных бойцов, поэтому мемориал «Скорбящая мать» в центре села Харьковка Старополтавского района – не единственный, который поставлен в память не только односельчан, погибших в войне, но и тех, кто так и не смог оправиться от полученных ран.
Константин Шефер, председатель совета ветеранов с. Харьковка Старополтавского района: «Памятник был установлен в 40-е годы учителями и учениками Харьковской школы. Вначале он был деревянный, но со временем начал обрушаться, и в результате было принято решение укрепить этот памятник. Похоронены здесь те, кто лечился в госпитале. 66 человек похоронено на территории кладбища в двух могилах. Девятерых мы смогли отыскать имена, делали запрос, а остальные 57 человек оказались безымянными, потому что архив эвакогоспиталя был разбомблен. Каждый год 9 мая мы сюда приходим возлагаем цветы, память о тех солдатах хранится у нас и в селе, и в школе. Ухаживают за ними дети, ученики».
Полина Вилкова, жительница с. Харьковка Старополтавского района: «Мы хотим, чтобы это священное место появилось на Народной карте памяти, которую мы создаем сегодня вместе с земляками, жителями героической Волгоградской области».
На нашу интерактивную народную карту памяти мы нанесем сразу три точки – три символических Вечных огня загораются в рабочем поселке Старая Полтавка, в селах Гмелинка и Харьковка.
Телерадиокомпания «Волгоград-ТРВ» призывает каждого из вас стать участником нового патриотического общественного проекта «Народная карта памяти». Если в вашем районе, хуторе или селе есть братская могила советских солдат, есть земляки, которые еще помнят события и людей, при которых был обустроен мемориал, или это совсем неприметное захоронение, но вы уверены, что память о нем должна быть сохранена, давайте вместе нанесем эти точки на интерактивную карту – Народную карту памяти.
Виктор Суббота, 27.02.2019 13:56
subbota.viktor@mail.ru
Соболь Светланочка
24.11.1935 – 21.08.1942 гг
.
Медленно опускалось за горизонт августовское солнце. Обычная, для этих степных мест, жара спадала, уступая место тихому прохладному вечеру, с трезвоном цикад и разносившимся по всей округе терпким запахом степной полыни.
Пожилая женщина устало опустилась на землю перед только, что установленным на могиле скромным памятником, на небольшом сельском кладбище. С фотографии, на керамической табличке, на неё смотрела милая девчушка с большим нарядным бантом в волосах и в весёлом матросском костюмчике. Доброе детское личико, застенчивая улыбка, лучезарные глаза – кровиночка Светланочка, всё точно такая же как тогда, больше тридцати лет назад - до Войны.
До того как злая воля военного лихолетья забросила их с дочуркой в эти же жаркие августовские степи Поволжья. В материнской памяти, словно случилось это вчера, проплывала череда тех тяжёлых событий, через которые им вместе пришлось пройти. Война вырвала их из родного дома, оказавшегося в огненной прифронтовой полосе, и с тысячами таких же обездоленных беженцев погнала на восток - от голода и обстрелов, подальше от надвигающейся лютой смерти.
Впрочем смерть была не только там где гремели бои и рвались снаряды. Смерть собирала свои жертвы и в этом нескончаемом людском потоке, падая на него с неба - в виде бомб и пулемётных пуль, когда фашистские стервятники поливали свинцом мечущаяся в ужасе беззащитное людское море.
Но они как-то тогда выжили. Выжили наперекор всему, когда ехали поездами, случайными попутками, когда шли пешком разбитыми сельскими просёлками. Выжили, когда пробирались ползком, скрываясь в степных оврагах от бомбёжек. Выжили, когда в конце концов, неимоверными путями добрались аж до берегов Волги.
Им казалось, что война не должна перекинуться за эту могучую реку, за рекой будет спасение, окончатся их мучительные страдания.
Как они переправились через эту огромную реку сейчас трудно и вспомнить. Ни моста, ни переправы - не было. Два огромных людских потока встретились в одном круговороте на берегах великой русской реки.
Один поток, с восточного берега – воинские части, боевая техника. Другой, с западного – нескончаемая лавина беженцев.
Возможно, какие то неизвестные сердобольные солдатики, поминая своих родных и близких, нарушая строгий воинский приказ, тайком взяли их в свою лодку, отправляясь за грузом на восточный берег, и переправили их на другой, казавшимся таким спасительным, берег.
Но даже и оказавшись за рекой, им не стало легче. Молодая женщина с ослабевшим ребёнком на руках, держалась из последних сил. Девочке уже скоро будет семь лет – она почти взрослая, должна была пойти нынче в школу, но неимоверная тяжесть проделанного пути, ужас окружающего горя вырвали из крохотного детского тельца последние столь необходимые силы.
И голод. Постоянный мучительный всёпоглощающий голод. В этом движущимся людском море, как оказалось, практически не было никакой еды. Всю ту еду, что смогли они взять в дорогу, отправляясь в вынужденный путь, давно – много дней и даже недель назад, они уже съели. Съели всё, что могли найти на этом пути. Съели все те жалкие крохи, которыми иногда делились окружающие люди, такие же несчастные и голодные.
Наконец добрались они до какой то крохотной железнодорожной станции, через которую нескончаемым железным потоком, в обе стороны, постоянно двигались поезда. Но война и здесь установила свои неумолимые жестокие законы. Все проходившие составы без остановки везли войска на встречу фронту. Обратно двигались нескончаемые санитарные эшелоны с ранеными. Пути были забиты эшелонами с эвакуирующимися из оставленных городов, военными заводами и фабриками.
И даже когда удалось, каким-то чудом, попасть в состав с вагонами для беженцев, не стало легче. Поезд вместо движения, почти всё время стоял на пустынных разъездах, пропуская на запад воинские эшелоны, а на восток санитарные. И никакое личное горе и лишения отдельных людей не могли отменить жёсткий военный приказ – всё для фронта!
Они уже давно забыли когда последний раз и что им приходилось есть.
Девочка на глазах слабела и угасала. Она уже почти не разговаривала, не плакала, почти не спала и самое страшное - даже не просила есть, просто смотрела немигающими глазами в пустоту. Женщине постоянно приходилось держать её на руках, оберегая в этой ужасной людской тесноте.
А вокруг было такое же людское горе - голодные, больные и даже раненые, взрослые и такие же дети – было всё. Всё, кроме задорного детского смеха и искренней материнской радости.
Поезд двигался урывками. Иногда казалось бессмысленно, двигался то взад, то вперёд. Наверное, неизвестные машинисты маневрировали, постоянно уводили его от страшных заторов на пути. От тех заторов которые могли бы стать смертельными для них, невольных пассажиров этого состава, налети на него в этот момент, фашистские стервятники.
На долгих стоянках, на неизвестных пустынных разъездах, когда на соседних путях оказывались их состав и санитарные поезда, наступали страшные минуты, когда просто на железнодорожную насыпь выгружали тела несчастных умерших. Умерших от болезней и лишений людей из их состава, умерших от тяжёлых ран бойцов из санитарного эшелона.
Стоял последний летний месяц – август.
Лето выдалось необычайно жарким и сухим. И тленный запах смерти окутывал людей, вагоны, окружающую степь, казалось проникал повсюду, сводя с ума ещё живых людей.
Жизнь Светланочки теплилась только в бездонных глазах. Женщина приникала своими губами к её лицу, заглядывала в её глаза, пытаясь уловить её дыхание, услышать от неё слово, простую просьбу, а в них уже не было ни боли, ни жалобы.
Иногда удавалось попоить Свету добытой кем то из окружающих, водой. Водой, добытой на безводных полустанках, в этой страшной сухой степи, и поделившихся этой драгоценностью с ней, с женщиной, которая сама не могла отойти от несчастного ребёнка. Но скоро и пить Светланочка уже не могла. Женщина только смачивала своими губами её сухие потрескавшиеся губки, душой умоляя – попей доченька!
Но наступил и тот последний страшный вечер, который она уже не забудет до своего смертного одра.
В глазах Светланочки неожиданно словно вспыхнул огонёк, в них проснулась жизнь. И женщина, с радостной надеждой приникнув к её губам, вдруг расслышала единственное слово, просьбу – ХЛЕБУШКА!
Что было потом, она помнит смутно. Как она ринулась по вагону с единственным желанием найти драгоценный кусочек хлеба, как просила людей – умоляла, стояла на коленях, рыдала, рвала на себе волосы.
И у людей, тех самых, которые сами страдали и умирали от голода, для неё нашёлся кусочек хлеба. Крошечный кусочек, даже не хлеба, а крошка затёртого сухарика, сбережённого кем-то на самый последний момент.
Сбережённый сухарик, может быть для себя, может быть для своих детей – но отданный ей, для её дочери.
Люди даже в этой страшной жизненной ситуации оставались Людьми!
Как она кинулась с этим сухариком к Светланочке, тщетно пытаясь прикладывать желанный кусочек к её сухим губкам. Как потом бережно разгрызла сухарик в нежную кашицу у себя во рту и покормила Светланочку.
Как у неё вспыхнула призрачная надежда на скорое выздоровление Светочки. Материнскому сердцу хотелось верить только в доброе. Она прижимала дочурку к груди, покрывала её личико поцелуями. Казалось, что этот огонёк в глазах Светланочки сулит только хорошее.
Но огонёк вспыхнувший неожиданно и на короткое время, вдруг незаметно стал угасать, угасать и угас навсегда. Жизнь покинула страдающую детскую душу.
Жизнь остановилась и у неё, у женщины с мёртвым ребёнком на руках. Всё, что происходило вокруг, она потом помнит плохо. Весь окружающий мир словно укутало каким то покрывалом – саваном.
Наступила темень и тишина.
Между тем железнодорожный состав, в своём бесконечном блуждании, в эту ночь прибыл и остановился на маленькой затемнённой станции - Гмелинка.
Окружающие её люди говорили с ней, пытались её убедить отдать мёртвое тельце дочурки. Но свалившееся на неё материнское горе сделало её немой и глухой, к разговорам и просьбам окружающих. Как она могла оставить тело дочери на насыпи или на перроне этой небольшой станции, и уехать дальше.
Для неё это стало бы непереносимым ударом.
И она просто шагнула из вагона с дочуркой на руках, в темноту неизвестной станции. Шагнула прочь от ставшего вдруг чужим состава, прочь и от маленькой незнакомой станции, в темноту – в степь. Шла ли она в темноте всю ночь, или сидела на пыльной земле с телом дочурки на руках, она не помнит.
Не помнит, спала ли она, плакала ли она этой ночью, какие думы терзали её материнское сердце. Но нескончаемая скорбная ночь закончилась, забрезжил ранний летний рассвет.
Она устало осмотрелась. Вокруг простиралась ровная необъятная степь.
Невдалеке, по степной дороге медленно двигалась небольшая вереница из скрипучих телег и бричек. В телеги были запряжены быки, а брички тащили и толкали несколько измождённых женщин.
Караван очевидно двигался с той же железнодорожной станции. На телегах и бричках находились раненые и умершие бойцы из санитарного эшелона.
Раненых необходимо было доставить до ближайшего эвакогоспиталя, который находился в небольшом селе Кано. Там же нужно было похоронить умерших, на местном кладбище.
Такая же тяжёлая военная повинность легла на плечи всех жителей близлежащих, от станции Гмелинка, сёл. А в сёлах оставались только старики, женщины и дети. Поэтому среди сопровождавших эти подводы совсем не было мужчин, только женщины и подростки.
Женщине помогли положить тело дочурки на телегу и караван продолжил свой скорбный путь. Женщины видя горе матери, почти не о чём её не расспрашивали и даже не плакали, пытаясь её утешить, потому что знали – никакие слова неспособны умолить горе матери.
За эти несколько последних месяцев они повстречались с таким огромным количеством смертей и людского горя, что только плотнее сжимали губы, хмурились и молча делали свою тяжёлую, совсем не женскую, работу.
Дорога до Кано, была долгой. И не столько из-за расстояния, сколько из-за скорости передвижения быков и необходимости постоянно оказывать помощь раненым, состояние некоторых из которых было крайне тяжёлым.
В Кано раненых разместили в эвакогоспитале, который располагался в местной школе. Умерших стали готовить к погребению.
На окраине сельского кладбища, рядом со свежими могилами ранее умерших солдат и среди старых могил немецких колонистов проживавших в этом старом селе, женщины выкопали новые могилы. Выкопали с большим трудом, иссушённая плотная глина плохо подавалась истощённым женским рукам.
В одну из этих могил положили тело и её дочурки – Светланочки. Женщины помогли неутешной матери пережить невыносимую процедуру расставания с доченькой. Помогли выжить.
Сами же на следующий день, оставив своих голодных детей дома, опять обречённо двинулись на станцию за новой партией раненых и мёртвых.
А она выжила, и в эти оставшиеся ещё годы войны, и потом после войны восстанавливая порушенную страну.
Прошло тридцать три года с той тяжёлой поры, и когда то молодая женщина стала пожилой седой старушкой, старой не по годам, а по пережитому горю.
Она приехала через годы к родной могиле.
Был пассажирский поезд, была станция Гмелинская, дорога на автобусе, по пыльному большаку, до села Кано.
Вместе с местным жителем, с которым она случайно разговорилась, которому поведала свою печальную историю, и который взялся ей помочь, они долго искали неприметную могилку дочурки. Время и прошедшая война не пощадили даже кладбище. За время войны, в студеные лютые зимы, в селе и его окрестностях, было сожжено всё, что могло гореть, даже кресты на кладбище. Все могилы были безымянными, и только бесчисленные холмики, среди скудной степной растительности, выдавали места захоронений.
Но материнское вещее сердце вдруг остановило её у небольшого холмика – здесь.
Мужчина помог установить и обустроить, привезённый ею с собой, памятник. И оставил её одну, наедине с дочуркой и не проходящем, даже через десятилетия, материнским горем.
И вот она стоит на коленях перед памятником и вся её жизнь снова и снова проносится перед её глазами. И всё та же вечно не проходящая боль, как тогда, терзает материнскую душу.
Уже совсем стемнело и загорелись первые звёзды, когда она смогла оторваться от нескончаемых печальных дум и тихо побрела к дому и людям, которые её приютили.
Гмелинка- Кано, 1942-1975 годы.